Влюбленность – это взгляд на мир сквозь розовые очки. Вокруг тебя ежедневно розовое небо, розовая трава, розовые мысли… Иногда хочется сменить пейзаж. Вставить в оправу радужные стекла и лицезреть всю пестроту момента.
Супружеский долг
Сидим в кафе с подружкой Басей. Столик возле самого окна. В бокал падают солнечные лучи… и взгляды проходящих мимо мужчин. «За встречу!» — провозглашает Бася. И, пригубив шампанское, мы углубляемся в беседу о наболевшем. Женщины порой подвержены разным хворям. Но когда общее состояние жизнедеятельности устойчиво и близко к норме, основные болезни протекают в области сердца.
— …Я все же не могу понять, что значит быть женой, — признаюсь я, — Казалось бы, общие проблемы, разные взгляды. Но у нас даже нет повода к ссоре. Разве это брак?!… Мы оба увлечены работой, но у нас не получается быт – он все превращает в игру. Словно в песенке из кинофильма «Замрите, ангелы, смотрите, я — играю». Вчера вечером подошла к нему и просто сказала, что люблю. Он ответил: «Спасибо», — с такой доброй ехидцей. Собралась обидеться… Тогда он отбил на клавиатуре ноутбука несколько слов, вложил в принтер стопку официальных бланков своей компании. Вывел шедевр на печать. И завизировал все копии.
— И что там было?… – насторожилась моя подружка.
— Я тебя люблю… И подпись: С уважением, А.С. Клинский.
— Кошмар какой, – посочувствовала Бася. И деловито добавила: Ну не знаю я как у вас… Для меня брак это спорить, кому выносить мусор и ругаться из-за тюбика зубной пасты, которую он выдавил неправильно. Все это так здорово!
…Врываюсь в квартиру, крадучись – на кухню. Мусорное ведро наполнилось: готово к исполнению супружеского долга. Подкрадываюсь к кабинету, распахиваю дверь рывком.
— Милый?!… — почему ты не выкинул мусор?! Положение дел в этом доме тебя вовсе не беспокоит. А дела наши плохи. Полное ведро! Кстати, милый, напомни, с какой стороны ты сегодня надавил на зубной тюбик?
Муж медленно поднимается из-за письменного стола. Смотрит на меня внимательно, как на тяжелобольную. Обходит мою изящную фигуру и легким прогулочным шагом идет на кухню. Молча берет ведро. Идет в прихожую. В этот момент мой взгляд машинально падает прямо на его туфли. Замшевые сабо. Платформа, высокий подъем… Есть в этом изяществе что-то… неприлично богемное. Богема открывает дверь. И исчезает из моего поля зрения.
В холле появляется встревоженная домработница Анна Леопольдовна. Андрей, человек с нелегким опытом европейской жизни, не был смущен тем, что его ненаглядная не хочет готовить, а хочет работать. И, как человек практичный, решил, что каждый в семье должен заниматься своим делом. Жена – любить его, домработница – квартиру. А если кто-то попробует совмещать обязанности, одно из дел будет сделано наполовину. И теперь Анна Леопольдовна царит в нашем доме, а я… в его сердце.
— Господи, куда вы его послали?! – охает Леопольдовна.
Почти машинально брякнула: «К черту». Леопольдовна не расслышала и вновь охает:
— Зачем вы ему ведерко дали, он же не знает, где мусоропровод! – в глазах ее ужас. Словно я ребенка в лес отпустила, а вокруг все волки, волки…
— А он пойдет на запах!
Леопольдовна не отстает от заданной темы:
— Нет у нас никакого запаха!…
— Послушайте, Нюта Леопардовна, я ему компас дала. Стрелка указывает прямо на мусороспускательный канал.
— Какой канал? – бормочет она растерянно. И тут мне становится смешно. Обозвала ее Леопардовной, а она и не заметила. Прозвище это придумал муж, имея на то весомые причины.
Бывает, бродит Леопольдовна по дому и рычит себе под нос: «Вот ведь напакостили, гости дорогие! Всю жизнь копытами изворошили». Потом телефон зазвонит. Леопольдовна в трубку: «Пронто!» – мексиканская выправка: мол, «богатые» и у нас плачут. На проводе в недоумении: «Алло, алло!?» — видимо, думают, что дозвонились в посольство Аргентины.
Леопольдовна: «Говорите медленнее, вас не слышно». На проводе испуганно: «А-а-а… Андрей-Сергеича?»
Леопольдовна по всей строгости: «Как вас представить?» Тот отрапортует: «Замминистра Сидор Ордальонович Дупилев-Оболенский». Леопольдовна: «Минуточку, я узнаю». Отложит трубку, в зеркало посмотрится: «Вы слушаете? Они в отъезде. Что передать?» Замминистра в возмущении: «Передайте ему привет!!!» Леопольдовна бесстрастно: «Перешлите по факсу. Переключаю».
Спрашиваю: «Мол, Анна Леопольдовна, зачем же вы так?» А она плечиками пожмет: велено было отшить. Пять минут спустя дверь кабинета – бух-трах! – о стену. Вылетает муж с диким криком: «Нюта Леопардовна!!! что это такое?!» В руках у Андрей-Сергеича факсимильное сообщение: «ПРИВЕТ ТЕБЕ, СУКИН СЫН!!!!!»
…Сидим с Леопольдовной на кухне: ждем ведро. Пять минут ждем, десять ждем, к горлу подступает легкое беспокойство. «Заблудился», — горестно вздыхает Леопольдовна. Смотрю на нее осоловело: «Где заблудился? На лестничной клетке?» А она: «Так мусоропровод-то дальше, а он дальше лифта не ходит». Серьезный аргумент.
Иду посмотреть, что же милый делает с ведром. Ни ведра, ни милого. Видно, ушел к черту – вот уж напророчила.
…Мы еще полчаса посидели на кухне. Леопольдовна пьет чай и охает: «Господи, куда ж он в домашних-то туфлях? За что вы его к черту послали?!»
В прихожей призывно щелкнул замок. Бегу навстречу своему счастью. И сразу заглядываю в ведро. Ведро пустое. «Вынес все-таки!» — руки на бедра, смотрю на него так, как будто пришел в три часа ночи и при этом в стельку. Муж, грациозно покачиваясь, обходит мой тонкий стан, как будто встречную березку. И на кухню. Водрузил ведро на стол – там ему самое место. В руках главного мусорщика планеты остались: газета, початая бутылка минеральной воды, пачка сигарет «Парламент».
Улыбаюсь нежно:
— Скажи мне, милый, возле какого мусоропровода открыли ларек?
Муж молча закуривает. И задумчиво глядя в окно произносит:
— Десять лет… меня никто не пытался закадрить прямо на улице. Что происходит? У меня что-то с прической?
— У тебя, кажется, что-то с головой. Куда ты выволок это чертово ведро!?!
Рассеянно о своем:
— Волоку себя по проспекту, вдруг… какое-то нечто. Спрашивает закурить. Ну дал ему пачку. Он стоит, лыбится. Думаю, сейчас денег попросит. А он голосом жеманной девственницы: «У вас туфли такие красивые, наверно, заграничные». Я ему: «Да, мэйд ин Юкрайна». Он: «Обалдеть! Вам по спецзаказу привезли или в Москве бутик открылся?» Я озверел, говорю: «Парень, ты в морду хочешь или сразу милицию вызвать?» Видно, рожа у меня была страшная. Пацан перепугался: «Да я просто так спросил, подумал, что вы…, что это…» И как сиганет от меня. Вита, что происходит?
— Милый, ты просто давно не выходил на проспект с мусорным ведром.
Андрей глубоко затягивается сигаретой и вздыхает:
— Зачем я поселился в этом доме…
После попытки закадрить его туфли – меня уже ничем не проймешь.
— Солнышко, а что здесь не так?
Вздох марафонца, выигравшего забег черепашьим кролем.
— Чтобы вынести мусор пришлось пройти три квартала.
(Преувеличивает: ближайший ларек – за углом).
Леопольдовна робко:
— Андрей Сергеевич, вам нужно было только чуть-чуть свернуть к лесенке.
Меланхолично смоля в безоблачное небо:
— Я ехал на лифте.
Гусарская баллада
Ночь. Вчера был старый год, сегодня – новый. Мне не спится. Да и осталась ли в доме свободная постель. В каждой – по гостю. А то и по два. Понуро сижу в кресле, размышляя о смысле пития… По коридору движется силуэт крепкого телосложения. Олег, племянник мужа. По возрасту годится мужу в братья, по виду — в старшие братья. В руках у Олега бутылка коньяка дядюшкиной выдержки. Он бредет. И по ходу движения обезвреживает горлышко сосуда. А следом крадется тень…
Олег запрокидывает голову и заносит руку с бутылкой… для финишного броска.
— Стоять! – из мрака выпрыгивает «тень» и виртуозным рывком перехватывает руку племянника. – Что делал слон, когда нашел «Наполеон»?
Олег уныло:
— Вылакал!
Андрей сладенько:
— Ме-э-ерзавец. Да знаешь ли ты, что ты стырил. Это же коньяк. Это мой коньяк. Его пьют ме-э-елкими глоточками. И смакуют, понимаешь, смакуют… Удовольствие. А ты?! Хвать бутыля за горло и нахрапом. Ну что такое! Этот напиток не-э-ежный, понимаешь? Как женщина. А ты ее за горло! Ты понимаешь, что тебе говорят, оболтус!?!
Механический кивок:
— Понимаю. Ты свой коньяк — как аристократ. А я — как Кутузов.
Вновь запрокидывает голову, порывисто заливает в горло треть содержимого сосуда. Переводит дух: в горле жжет. Дядя моргает от изумления. И ждет: как далеко зайдет «эта наглость!». Операция «влив» повторяется. Отдышавшись, коньячный полководец делает недвусмысленно гусарское движение: пора разбить «бокал».
Дядя:
— Смир-р-рно, равнение на меня! – ловит «гусарский жест» в вольном полете, — Ниже этажом живет Суворов, и если он перейдет через Альпы… ты останешься без глаза, п-п-п-полководец.
Овладев коварным «Наполеоном», дядюшка небрежно откидывает голову. Изящным мановением руки вливает в себя все, что еще осталось. И подводит финальную черту:
— В общем, Олеженька… пить ты не умеешь.
«Тыр-тыр-митя»
Томное утро. Андрей Сергеевич нежится в постели. «Хорошо-то как, господи…» — пьет сок. «И никто тебя не дергает, и никто не тыркает… Можно лежать-лежать… Вот так бы всю жизнь», — почти забывается сном.
Звонит мобильный телефон.
Андрей с ленцой:
— Ну, слушаю…
На проводе его «служебный» шофер Юра:
— Сергеич, мы сегодня едем куда, или как? Морозище! Митька тут совсем продрог.
Андрей в недоумении щурится. Митя – его сын от первого брака.
— Как Митька продрог?! Что он здесь делает?
— Что! – вас дожидается. Уж час торчим. А вы не идете…
— Час?… — Андрей бледнеет, — на морозе… Юра, ты держишь его на морозе целый час?! Ты рехнулся!?!!! Почему не позвонил, как он, вообще, здесь оказался?!
— Как! Не сам же – я привел. Так едем куда? Или я его лечить погоню. Хрипит, малыш, дохает. Совсем плохой. Сергеич, не загнулся бы…
— Ты!… ты что говоришь!?!… Ты выпил что ли?
— Да бог с вами – какой выпил! С утра на морозе. Митька хрипит, и я хриплю. Так едем или я его отгоню – пусть полечат малыша. Дай бог оживет, а то ведь загнется, а, Сергеич?
— Как загнется?… Господи боже мой, да что с ним!?!… Боже мой… Дай ему трубку!…
Юра хмыкнул:
— Ну, вы, блин, даете.
Но не растерялся. Приложил сотовый к «чувствительной точке». И дал гудок.
Андрей с диким криком — трубку от уха.
— Боже!… Боже… Что это?
— Что! Митька, конечно. Вы ж просили… вас соединить.
— Юра, это шутка такая? – голос делается вкрадчиво жестким, — я просил передать трубку моему сыну.
Очередной хмык:
— Ну вы! Где ж я его возьму. Здесь только я да митька наш.
Еще вкрадчивее:
— Что значит наш Митька? Я и прошу тебя… передать трубку телефона моему сыну Мите.
Шофер в недоумении:
— Да нет здесь вашего Мити, здесь только наш!… митька наш! – тыр-тыр-митя!
Голос мужа осел… до соловьиной трели.
— Чего?… какой тыр-тыр?… митя-тыр-тыр?… Ах ты!… солнышко, машинку пригнал?… ах ты!… радость, тыр-тыр, значит?… ах ты!… мне здесь, значит, тыр-тыр-каешь! Ах ты!!!… — далее следует череда сложносочиненных фразеологизмов нелитературного содержания. Доступным моему пониманию оказался лишь изящный оборот «дурашлеп с придурью», произнесенный с ярко выраженным акцентом иноземного происхождения.
…Муж плакал, осторожно вытирая платочком слезинки. И твердил. «Господи, ну как, как можно так надо мной издеваться… Это же ребенок, он же маленький…»
Попыталась успокоить:
— Милый, но ты же сам, когда автомобиль начал «хворать», придумал ему прозвище «тыр-тыр-митя» в честь трактора из детской сказки «про Простоквашино».
Андрей вздохнул с отчаяньем.
— Боже мой, вокруг меня столько людей, а все, что я делаю, я должен помнить сам!
Материал является частью авторского произведения. Все права защищены. All rights recerved.
Comments are closed, but trackbacks and pingbacks are open.