Взгляд ребенка

Мне рассказала об этом отделении хорошая знакомая. Отделение в больнице. Лежат там дети. Дети-отказники, которых свозят с наступлением первых холодов из многочисленных домов малютки. Я поехал. Не знал – зачем, не знал – что меня там ожидает. Представлял, конечно, так как слышал, какие именно дети там лежат, но не мог знать, что я там увижу…

…Мы встретились со знакомой на станции метро «Героев Днепра», сели в маршрутное такси. Несколько минут, и вот мы уже перед детской клинической больницей. Поднимаемся на второй этаж, и мною вдруг овладевает страх. Страшно отчего-то, не хочется туда идти. Моя знакомая – прихожанка одной из харизматических церквей Киева, она в этой больнице – частый гость.
— Мы не делаем ничего особенного, просто общаемся с этими детками, на руках держим, — объясняет она мне цель нашего визита.

Расплывчато как-то… «На руках держим». Зачем? Что здесь такого – на руках подержать? Разве это так важно?
Знакомая читает мои мысли, улыбается:
— Ты не понимаешь. У них все есть. Американцы сильно помогают, наши церкви.
— Какие церкви?
— Харизматические, какие же еще? — собеседница смотрит непонимающим взглядом.

Понятно. Харизматы. Те, кого принято называть «сектантами». Те, кого следует «опасаться», так как иных мыслей не рождается в подлых их сектантских головах, кроме мыслей о том, как бы опустошить карманы доверчивых прихожан. Интересно, а за детьми такими «сектанты» ухаживают тоже, вероятно, из корыстных побуждений? Ну, наверное, на органы продать хотят несчастных детишек.

Я проглатываю незаданный вопрос о православных церквях, лидер которых сейчас находится где-то далеко за рубежом с очередным «визитом». Мне понятно, что «со смирением» улыбаться в камеру намного важнее, чем реально сбросить позолоченные одежды да опуститься на грешную землю. И помочь тем, кого Иисус безгрешными называл. Намного легче обзывать «сектантами» тех, кто помогает этим несчастным детям, нежели самому ХОТЬ РАЗ переступить порог подобного заведения. «Дела» серьезные у «божьего человека», что тут скажешь, ну да Бог ему судья…

— Понимаешь, это, на самом деле, очень важно – брать их на руки. Прижимать к себе. Они лишены материнского тепла, но любой психолог и педиатр скажет тебе, насколько такое тепло важно. Они всегда одни. Они не нужны никому в целом мире…

Мы переодеваемся. На плечи – белый халат, на ноги — принесенную с собой сменную обувь. Тщательно моем руки. Идем по коридору. Дверь из металлопластика. Палата в четыре комнаты. Небольшое автономное отделение. Металлопластиковые окна и двери (подарки сектантов), кроватки, игрушки (тоже подарки сектантов), симпатичные занавески, хорошие обои (снова сектантские происки), импортные кремы и лекарства (и здесь без сектантов не обошлось). Мы заходим…

Они лежат каждый в своей кроватке. В одной комнате – четверо, в двух других – по одному, в четвертой никого нет.
— Скоро их много будет. Холода наступят – и начнут свозить. Простуженных, с бронхитами. Скоро будет много… – безрадостно констатирует моя знакомая.

Первое, обо что спотыкаешься, едва переступив порог палаты, — взгляд. Очень пристальный взгляд девочки, лежащей по центру. Она мерно раскачивается из стороны в сторону, но, как только видит нас, замирает. Улыбается. Язык высунут, глаза широко раскрыты. Девочка, одетая в подгузники, произносит нечленораздельный звук, как будто смеется или даже насмехается. На вид ей месяца четыре, но выражение лица совершенно несвойственное детям такого возраста. Я не выдерживаю этот взгляд. Он абсолютно осмысленный. Неприятный взгляд. Тяжелый, буравящий.

Вчитываюсь в бумажку, прикрепленную над кроватью девочки, и удивленно поворачиваю голову к своей спутнице:
— Тут что – опечатка?
Знакомая читает.
— Нет, не опечатка. Здесь уже лежала такая девчонка когда-то.
Я потрясен. Дело в том, что девочке с тяжелым взглядом – два с половиной года. Весит она килограммов пять от силы. Родители – алкоголики с более чем десятилетним «стажем».

На второй кроватке, обхватив голову ручонками и перевернувшись на живот, лежит мальчик. Он не плачет даже – стонет.
— Водянка. Ему уже две операции делали.
Голова у мальчика огромная, в синих прожилках.

Третий – вполне, на первый взгляд, здоровый малыш. Я сперва не понимаю, что с ним «не так». Красивые, ясные глаза, розовые щеки.
— Болезнь Дауна, — поясняет моя спутница, и я, вглядевшись, замечаю характерные черты. Они не очень ярко выражены, не так, как у четвертого ребенка, который спит, хрипло выдыхая воздух.

Четвертый совсем маленький, крошечный. Лицо с монголоидным разрезом глаз одутловатое, неживое. Ручки привязаны к телу.
— Почему руки связаны? – спрашиваю я.
— Он себе пытается лицо расцарапать, глаза. Вот санитарка и связывает.
Действительно, все лицо малыша исцарапано.
— Нужно смазать… Подай крем, пожалуйста.
Я беру крем, стоящий здесь же, на полке. Подаю.
— Ну-ну, тихо, малыш, — знакомая укачивает неизлечимо больного малыша, аккуратно смазывает его щечки кремом.

Мама этого мальчика принимала противозачаточные таблетки, но беременность наступила, и он родился таким, каким родился. Увидев малыша, родители от него отреклись.

Я иду в соседнюю комнату, из которой доносится слабый плач. На кровати лежит мальчик, и, едва взглянув на него, я понимаю, почему от него отказались. Вокруг глаза – родимое пятно красного цвета. Вот так – как щенка с дефектом забраковали. Расцветка не понравилась. Мальчик очень болен. Воздух со свистом выходит из его легких, на лице — мука…

В четвертой комнате находится мальчик, чей «дефект» на первый взгляд незаметен. Лежит, хрипит, плачет. Все дети, если не спят, то плачут. Мне становится невыносимо тяжело.

Моя знакомая берет на руки маленьких пациентов, разговаривает с ними. Дети, попав на руки, успокаиваются. Водят головами, не фокусируя взгляда, что-то лопочут слабо.
— Помоги мне, пожалуйста, — просит моя спутница.
Я машу головой:
— Не… Нет…

Я не могу взять ребенка на руки. Я боюсь почему-то даже прикоснуться к нему. Пятикилограммовая девочка со странным выражением лица буравит меня взглядом, смеется.
— Послушай, ты видела ее взгляд? Тебе не кажется, что у нее очень странный взгляд? – спрашиваю я тихо.
Девочка абсолютно осмысленно смотрит мне в глаза. Не на подбородок, не на руки, а прямо в глаза. Хрипло смеется.

Моя знакомая кивает:
— Конечно, видела.
Она наклоняется к девочке, улыбается ей. Та не отрывает от меня взгляда. Показывает маленькие, неровные зубы в улыбке-оскале.
— Я такой взгляд видела в фильме «Изгоняющий дьявола».
Моя спутница внимательно смотрит на меня, кивает:
— В ней сидит тот, о ком ты сказал. Но это не ее вина…
Как в тумане, оглядываюсь.

Малыш с водянкой тихонько стонет, обхватив большую свою голову ручками. Крошечный обреченный с болезнью Дауна вздрагивает, пытается пошевелиться, но руки связаны, и он просто горько плачет, уставившись в одну точку. Мне становится невыносимо тяжело, и я выхожу из палаты…

…- Это ничего. Это нормально. Трудно бывает в первый раз. Я не выдержала и двадцати минут, когда впервые пришла сюда. Ничего… – успокаивает меня знакомая.

Мы идем по коридору к выходу из больницы. Ощущение такое, будто по мозгу проехались катком. Ни мыслей, ни слов. Пустота. Перед глазами стоят лица этих деток, обреченных на медленное угасание. Я слушаю истории о малышах, лежавших здесь весной. Кто-то родился семимесячным, да еще и в семье, не созданной для того, чтобы иметь детей, кого-то произвели на свет, не прекращая употреблять наркотики, от кого-то пытались безуспешно избавиться, что привело к необратимым изменениям плода…

И сейчас, когда пишу эти строки, я вижу лицо маленькой девочки со взглядом дьявола, которого поселили в нее те, кто дал ей жизнь. Те, кто выплюнул ее в эту жизнь, как выплевывают потерявшую вкус жевательную резинку. Без сожаления, без раздумья. Я слышу стон и плач этих маленьких человечков, не виноватых ни в чем, безгрешных и святых тем, что им предстоит пройти. Святых тем, что они уже проходят. И каждая их минута – мука, а каждый их день – пытка. Но они живы.

Они живут и каждой минутой своей мучительной жизни, своими исковерканными телами, своею болью они демонстрируют то, к чему приводит бездумье. К чему приводят глупость и скотство человеческое. Необратимость давно накрыла этих малышей, и они тихонько плачут в темноте, одни во всем мире. Ни в чем не повинные крошечные граждане Украины. Лишенные всего, даже будущего, безгрешные дети порока. Малыши со страшными осмысленными взглядами, которые трудно выдержать…

Исходная статья