Нина сидела за компьютером, устремив красные глаза в монитор. Глаза болели, нестерпимо хотелось спать. Ей надоела ее работа, надоело однообразие, раздражало уныние этих осенних серых дней. Потом наступит зима, и она будет наблюдать из окна своей пустой квартиры с евроремонтом за тем, как счастливые мамаши с папашами выгуливают своих отпрысков, смеются, наблюдая за тем, как их дети, вывалявшись в снегу, садятся в санки и съезжают с ледяных горок.
А Нина прижмется лбом к холодному стеклу металлопластикового окна и удивится в который раз злости, охватывающей все ее естество при виде этой семейной идиллии. А что изменится с приходом весны? Помчатся по лужам, сбросив с плеч дубленки, девицы. На свидания, конечно же, помчатся. Суки… А придет лето, и пляжи заполонят кучи загорелых тел, которые будут извиваться на белом песке, кувыркаться в воде, прыгать с мостиков в голубое небесное отражение…
Нина не была «страшной» или «уродливой». Она не была глупой или, как это принято называть, «несносной». Она была обычной. Она вбила себе в голову, что она – «обычная». Рассуждения о том, что «нет некрасивых, и что все по-своему красивы», воспринимались Ниной, как девизы, коими неудачники и отщепенцы подбадривают самих себя.
Если бы Нина верила людям, говорившим ей комплименты, она поняла бы, что со своей внешностью вполне может занимать третьи места в конкурсах красоты районного масштаба. Но Нина не верила. Она была убеждена, что уж если к ней кто-то подкатывает, то только из-за квартиры и ее евроремонта. Саму себя, как самодостаточный объект для подобных ухаживаний, Нина не воспринимала уже давно.
Когда-то, миллион лет назад, у нее был муж. Ей казалось, что она его любит. В то, что он любит ее, она не верила. Как можно любить такую? Ведь и в школе ее называли «шпалой» и «каланчой». Позже, в университете, Нина привыкла к тому, что, проходя мимо нее, студенты хихикают и перемигиваются. Она не думала, что студенты могут обсуждать новый фильм, идущий в кинотеатрах, или поведение преподавателя философии. Она была уверена, что насмехаются все эти удачливые и красивые именно над ней. Над «серой мышью», недостойной того, чтобы кто-нибудь из них обратил на нее свое внимание по-хорошему.
Нина не верила парням, когда они предлагали ей помощь с утра по дороге в университет.
— Давай сумочку, — предлагал кто-то чистым юным голосом.
— Зачем? – не понимала Нина.
— Помогу, — улыбался паренек-однокурсник.
— Справлюсь, — отвечала Нина и, резко отвернувшись, уходила, ускорив шаг, по направлению к ВУЗу.
Она знала, что над нею хотят пошутить. Рассказать потом друзьям и подругам, что, вот, мол, помог «этой дурочке», а она и расцвела. Нина видела такие вещи. Она видела всех насквозь…
Окончив университет с отличием, Нина отправилась устраиваться на работу. Она отклонила предложение отца поработать у него в фирме. Она знала, что он предлагает это лишь для того, чтобы она отказалась. Зачем ему каждый день ловить на себе сравнительные взгляды сослуживцев? «У Михаила Анатольевича ТАКАЯ дочь?!»
Ведь он – красавец. Потому и ушел от них. А она не взяла и сотую долю от его симпатичности. Взяла мамин ум и мамину серую внешность. Взяла ее застенчивость и неразговорчивость. И упрямство. Нина упрямо терпела нападки начальства (небось, к красавице так не цеплялись бы!), терпела смешливые взгляды директорской секретарши (ноги – от ушей, может и поулыбаться… имеет право…), и низкую зарплату (крокодилам так и платят). Она воспринимала за насмешку повышения по службе, она восприняла как шутку повышение зарплаты вдвое.
Спустя четыре года Нина уже ездила на машине и начала приводить в порядок квартиру, оставшуюся в наследство от бабушки. Тогда-то и появился тот, кто стал ей мужем. Она хотела, чтобы все было «как надо». Надо – замуж. В то, что ее можно полюбить за ее личные качества, она не верила уже давно. Ею можно заинтересоваться в разрезе того, что она – выгодная пассия. «Раньше ведь практиковалось приданое?» — думала Нина.
Она заработала приданое сама. Когда муж говорил ей ласковые слова, она усмехалась уголками губ. Когда целовал, напрягалась. Она смотрела на себя его глазами, не желая верить в то, что давно уже не является «каланчой» и «шпалой». Что давно канули в лету те времена, когда ей можно было сказать в порыве детской запальчивости и безапелляционности: «Уродина!»
Она была даже красива, но старое не давало ей вздохнуть полной грудью 2-го размера, не давало расслабиться в руках человека, которому, на самом деле, было плевать на ее деньги и положение. И он ушел. Ушел, так и не поняв ее. Он остался в полной уверенности, что она холодная, бесчувственная ледышка. Если бы только мог он заглянуть в ее мысли, тогда бы понял он, насколько она «бесчувственная». Нина не дала ему заглянуть. Не дала войти в ее святая святых – в ее ЗНАНИЕ о себе. В то, что она – «уродина», в то, что она «никому не нужна»…
…Рабочий день окончился еще час назад. В фирме все привыкли к тому, что Нина Михайловна задерживается на час, на два. Может и до полуночи просидеть. Нина потянулась, хрустнув суставами изящных рук, которые именовала в мыслях не иначе, как «палки». Она неспешно заперла сейф, попрощалась с охранником. Прогрела машину, поехала домой. По пути заскочила в маркет, купила себе на ужин какую-то «чепуху по-французски».
Оставив машину на стоянке возле дома, опять-таки неспешно отправилась в сторону парадного. Под парадным происходила какая-то возня. Несколько грузчиков вталкивали в грузовую машину мебель. Нина увидела соседку, с интересом наблюдавшую за происходящим.
— Съезжает кто-то? – спросила Нина.
— Да… Съезжает… Рита разводится. Молодой муж оказался козлом…
Нина удивилась. Рита вышла замуж два месяца назад. Нина помнила, как с завистью смотрела с балкона на выходящих из парадного молодоженов. Красивых, улыбающихся, счастливых… А теперь их счастью – конец. «Быстро», — подумала Нина. Она вошла в парадное, нажала кнопку своего этажа. Открыла дверь в квартиру. Настроение резко поднялось. Захотелось петь. Нина, насвистывая что-то веселое себе под нос, приступила к приготовлению ужина…
Comments are closed, but trackbacks and pingbacks are open.