Родная кровь

— Мамо, мамо, вона опять цю юбку надивает!
«Мамо» вбегает в комнату на зов дочери. На лице – предвкушение. Таня стоит посреди комнаты, в то время как две курицы рассматривают ее, стоя в дверях. Рассматривают как манекен. Как неодушевленный предмет.

— Ну шо? Вырядилася? – в голосе матери удовлетворение какое-то, радость даже.
— Как клоунша! – подсказывает сестра.
— Как клоунша… — соглашается мать.
— Вам какое дело? – спокойно спрашивает Таня.
— О! На мать!? – курица старшего возраста моментально вспыхивает гневом праведным.
— Ты смотри – яка! – курица младшего возраста поддакивает, округляя глаза.
— Васю! Васю!!! – старшая курица кричит в коридор.

В комнату заходит отец, начинается обычный, привычный Тане разговор о «неуважении», о том, «кто тебя воспитал и взростил». Таня продолжает одеваться, собирается в университет. Завтракать не идет. Не хочет видеть лиц этих людей, к которым, по всем законам природы, должна чувствовать родственные чувства. Она испытывает лишь одно чувство. Сильное, непроходящее. Выжигающее все внутри. Таня подходит к входной двери. Слышит, как на кухне что-то обсуждают. Это может быть обсуждением нового парня соседки или захватывающим рассказом о подорожании картошки на местном рынке. Тане очень обидно. Она замирает на мгновение у двери, надеясь где-то на самом дне сознания, что ее окликнут, позовут к столу. Никто не окликает, не зовет. Таня выходит за дверь…

Юбку, так непримиримо осуждаемую домашними, Таня приобрела в одном из магазинов в центре столицы. Она необычного фасона. Очень красивая, очень стильная. Это главное, что застряло в глазу ближайших родственников Тани – то, что вещь «необычная».
— Так только клоунши ходять, — безапелляционно заявила мать Тани.
Сестра смеялась, поглядывая на мать. Ну, сестре, наверное, лет семь? Не угадали. Сестре двадцать. Тане – девятнадцать. Но Таня в родной семье – изгой. Не сидит она по вечерам у окошка на кухне рядом с мамой, не смотрит на дорогу к парадному. По дороге этой столько всякого люда ходит взад-вперед! Сколько разговоров рождают эти люди! Вон пошел сосед. Явно «под мухой». Интересно! А жену его как-то раз привозила иномарка. Интересно! Но Тане это неинтересно. Тане интересно ходить на лекции. Тане читать книги интересно.

— Что глаза портишь? И так в очках! – мать негодует, видя дочь с книгой.
Ту социальную прослойку, к которой принадлежит семья Тани, называют одним коротким и емким словечком – жлобы. Жлобы. Натура такая. Жлобячья. Насквозь. От ломаного украино-русского суржика до отношения к жизни в целом. По глубочайшему убеждению матери, главное предназначение девушки – выйти замуж. Все. Тем не менее, родители оплачивают обучение дочери. Старшей дочери. Таня учится на бюджете, а старшая не поступила самостоятельно. ВУЗ ей подобрали престижный. Там и жениха найти проще. Когда дочь познакомилась с парнем «из хорошей, обеспеченной семьи», родители переместились на седьмое небо от счастья. Когда парень приходил к сестре в «гости с ночевкой», мама самолично стелила «ребьяткам» в большой комнате, и, подмигивая, покидала их. Таня смотрела на это с широко открытым от удивления ртом. Она помнила, что случилось полтора года назад.

Тогда она пришла домой в час ночи. Задержалась на Дне рождения одногруппницы, приехала домой на такси. Вошла в квартиру, и тут же получила пощечину. На нее выскочило трое человек. Один, вернее, одна, сразу же накинулась на Таню с кулаками, приговаривая «шлюха, шлюха», второй мычал одобрительно, норовил схватить Таню за волосы, третий человек, родная сестра, все хихикала, подначивая разъяренных родителей. Таня испытала настоящий шок унижением, тогда родилась ненависть, вытеснившая чувство обиды и непонимания. Наутро в дверном проеме показалась голова матери.
— Собирайся!
— Куда? – Таня села в кровати, — мне в универ на час.
— Собирайся! К врачу поидемо.
— К какому врачу? – Таня уже поняла. Мать часто пугала ее этим. Сейчас говорила серьезно.
— До гинеколога! А ты думала – шутки?
Таня закрылась в туалете. Отец пообещал сломать дверь. И было еще одно унижение. Гинеколог сказал матери, чтобы не переживала. И еще что-то сказал, чего Таня не расслышала. Но мать вся вспыхнула, начала оправдываться. Врач не слушал, отвернулся, пошел по коридору…

В тот день Таня решила кое-что для себя. Она стала подчеркнуто вежлива в общении с матерью, на сестру же попросту не обращала внимания. Она по-прежнему не составляла компании родственникам в посиделочках и обсуждалочках возле окна. Но теперь она спокойно реагировала на выключение света на кухне. Это обычно происходило так — сестра видела во дворе что-то интересное. Бежала за мамой. Возвращались обе, выключали свет, подкрадывались к окну, извивались от радости. Как же! Кто-то шел с кем-то под ручку!!! Вау! Это ж надо! На Таню, сидящую за столом, никто внимания не обращал. Она терпеливо дожидалась, когда мать с сестрой насытятся видом чужой жизни и включат свет. Раньше начинала возмущаться. Теперь – молчала.

Она устроилась в одну фирмочку на полставки, сидела за компьютером по несколько часов в день, обрабатывала корреспонденцию. Мать начала намекать на то, что неплохо было бы Тане отдавать ей зарплату. «На продукты». Старшая сестра, не заработавшая ни одного доллара за всю жизнь, подначивала мать. Отец, отупевший на своем заводе мужик с вечно грязными ладонями, поддерживал. Таня согласилась, чем удивила всех безмерно. Это было на нее не похоже. Подозрительно даже было…

…Таня уже год шлялась. Шлюх часто путают с проститутками. В корне неверное заблуждение. Шлюхи получают удовольствие от самого процесса того, что их имеют все, кому не лень. Таня знакомилась с мужиками в забегаловках. И она приводила их домой. Днем. И они имели ее на кухне, на постели, в ванной. Когда я узнал об этом, то решил, что у Тани что-то с головой. Это казалось космически нереальным! Зачем? Красивая, умная, такая спокойная на вид, домашняя. Она как будто специально хотела посильнее изваляться в самой грязной грязи. В самом вонючем навозе. Как будто желала как можно сильнее испачкать свое красивое тело. Получала ли она от этого удовольствие? Безусловно! Не от процесса, конечно, не физическое удовольствие, я думаю. Она испытывала счастье от того, что может «досадить» матери. Странно? Более чем! Непонятно? Так ли уж?

…- Таня, что было бы, если бы мать узнала, что ты этим занимаешься?
Мы дружим с Таней давно. О том, что она занимается таким опасным видом спорта, я узнал час назад. Мы сидим в кафе. Таня старается не смотреть мне в глаза. Смущается, надо полагать…
— Она меня убила бы. Ну, попыталась бы. Или прокляла. Из дома выгнала. Да мне трудно себе даже представить. Если бы она просто узнала, что я уже не девочка, это был бы конец света.
— Но ты ведь ходишь по краю. Когда-нибудь узнают.
— А мне все равно. Буду квартиру снимать. На рожи их посмотрю и уйду. Я заработать сумею.

Сидит, пьет кофе, взяв чашку миниатюрными своими пальчиками. Смотрит мимо, думает о чем-то.
— Знаешь… Я их так ненавижу… Это единственное чувство, которое есть во мне по отношению к ним. Я бы их убила…
Мы еще разговариваем о чем-то. Я изо всех сил желаю переключить Таню на другую тему, перевести разговор в иное русло. Не получается. Слишком сильно мое потрясение, слишком резкое чувство сидит у нее в душе. Я не могу ее понять, конечно. Но пытаюсь. И становится жутко. Комкано прощаемся…

…Проходит четыре месяца, и меня застает на пути в Одессу известие – Танина семья отравилась. Все в реанимации. Все, кроме старшей сестры. Той реанимация уже ни к чему. Наша с Таней общая знакомая рыдает в трубку, понять что-либо очень сложно. Я приезжаю в Киев через четыре дня. Еще через пару дней семью выписывают из больницы. Я присутствую на похоронах Таниной сестры. Стою поодаль. Моросит дождь. Где-то слышны раскаты грома. Многочисленные родственники рыдают, Таня сосредоточенно смотрит в асфальт. Когда гроб погружают в автобус, я вижу на Танином лице улыбку. Мне становится жутко. Я прощаюсь и качу домой. Больше мы с Таней не виделись и не созванивались. Не сговариваясь.

…Прошло уже больше четырех лет с тех пор. Я слышал, что Таня встречается с хорошим человеком. Слышал, что у нее все хорошо. Я уверен, что такие вещи, наподобие той, что она когда-то совершила, даром не проходят. Это не перчатки потерять. Убить человека. Родного человека. Родную кровь. Я думаю, что матери и отцу девушки очень повезло. Повезло, что они еще не угорели «случайно» в квартире, что не сбила их машина, что не выпали они с балкона, поскользнувшись на банановой кожуре. Они убили своего ребенка морально когда-то. И могут, все еще могут поплатиться за это своей жизнью в прямом смысле слова. Кроме того, у Тани тоже когда-нибудь будут дети. И я не знаю, как она их воспитает. Не совершит ли она того, что совершают все без исключения, давшие внутреннюю клятву – «я никогда не буду таким, как мои родители»? И потому неизвестно, скольких людей погубили на самом деле родители девушки, не пожелавшей когда-то обсуждать прохожих, сидя у окошка на темной кухне…

Исходная статья