В сквере было ветрено, холодно и сыро. По размокшим тёмным дорожкам уныло постукивал мелкий стылый дождь. Вороны кружились на фоне серого мутного неба. Ярким пятном в этой безрадостной картине выделялась маленькая фигурка в красном пальто, сидящая, скрючившись, на скамейке. Из-под чёрного берета выбивались каштановые кудряшки, руки глубоко спрятались в карманы.
Девушке было лет восемнадцать или около того. Маленькие блеклые глаза оживлённо и нетерпеливо оглядывали дорожки, несмотря на то, что нос покраснел от холода и плечи вздрагивали время от времени, словно пытаясь согреться этим движением. Из-под пальто как-то жалко торчали худые, с выступающими коленками, ноги, такие тонкие в щиколотке, что голенища ботинок болтались вокруг них. Она сидела тут уже давно, то и дело поглядывая на часы и озираясь в нетерпении.
Наконец в конце аллеи показалась какая-то расплывчатая фигура. Девушка вскочила зачем-то со своей скамейки, хотя человек был ещё далеко, и нервно сжала перед собой вынутые из карманов руки. Она так и стояла, кутаясь в своё пальто, пока силуэт человека приближался. Вот можно стало различить, что фигура женская, высокая. Вот уже видно стало сквозь серую плёнку дождя шляпку на изящной головке.
Когда женщина была уже совсем близко, девушка перестала приплясывать на месте, словно холод сковал её, не давая пошевелиться. Она смотрела на приближающуюся женщину, не отрываясь, так напряжённо, словно готовилась к какому-то прыжку. Когда женщина подошла к ней почти вплотную, в глазах девушки промелькнуло сначала недоумение, а потом зародилось и стало разрастаться какое-то странное выражение, более всего напоминающее отчаяние.
— Здравствуйте, Вы Наташа? – произнесла женщина, приблизившись.
Девушка в красном пальто только кивнула.
— Ну что ж, присядем? – спросила женщина приветливо и первая села на скамейку, смахнув с неё перчаткой капельки влаги. Ей было около сорока, иссиня-чёрные волосы выбивались из-под кокетливой шляпки, серое пальто выгодно обрисовывало высокую стройную фигуру, большие тёмные глаза смотрели спокойно и благожелательно. Среди холода и ветра от неё веяло уверенностью.
— А вы… Вы Катя?
— Да. Присядьте же, сегодня очень холодно. Наверное, нам лучше поговорить скорее. Что Вы хотели мне рассказать?
Наташа смотрела на неё с выражением почти ужаса на детском, как-то особенно некрасивом от этого выражения лице. Казалось, ей хотелось убежать отсюда или она не верила до конца в реальность происходящего.
— Ну что же Вы? – сказала Катя мягко. – Вы ведь хотели о чём-то со мной поговорить, я, как видите, пришла, хотя не вполне понимаю, о чём мы можем разговаривать.
Девушка в красном пальто на что-то решилась. Она присела на мокрую скамейку, крепко сжала на коленях маленькие покрасневшие от мороза руки и, покосившись на элегантный сапожок, уверенно стоящий в слякоти дорожки, подогнула под скамейку свои несуразной худобы ноги в болтающихся ботах. Личико её приняло какое-то жёсткое, злобное даже выражение.
— Я хочу с Вами поговорить о Вашем муже.
Катя ничего не ответила, её лицо не поменяло своего доброжелательного, спокойного выражения, глаза смотрели всё так же ясно. Только тёмная бровь приподнялась вопросительно.
— Мы любим друг друга, — выпалила Наташа, изо всех сил сжимая свои детские ручки, так, что сквозь красноту на них выступили неровные белые пятна. Она зажмурилась и втянула голову в плечи, словно ожидая удара. Но ничего не произошло. Когда она открыла глаза, то встретила тот же спокойный и даже участливый взгляд. Это её приободрило, и она заговорила окрепшим голосом, блеклые глазки засверкали почти победно, словно она получала большое удовольствие.
— Да, мы любим друг друга! Уже давно…
— Простите, Наташа, — произнесла Катя. – Как давно Вы… любите моего мужа?
— Мы! Мы оба любим друг друга! Уже полгода. Он живёт с Вами только по привычке, а любит он меня, давно…
— Полгода, — вставила Катя, глядя на свою собеседницу с каким-то странным выражением.
— Ну так что ж?! Полгода — это большой срок!
— Несомненно.
— Вы… Вы должны отпустить его. Я знаю, что он мягкий и добрый, он не может Вам сказать сам о том, что полюбил другую.
— И поэтому Вы, Наташа, решили рассказать мне об этом.
— Да. Да, я решила, потому что так больше не может продолжаться. Мы были вместе в позапрошлые выходные, мы… Вы даже в постели больше ему не нравитесь…
— Кажется, в позапрошлые выходные Коля был дома.
— Он выходил.
— Возможно.
Детское личико разгоралось, плечи расправились.
— Вы… Вы старая, Катя! Или как мне Вас называть, наверное, по имени-отчеству, учитывая Ваш возраст? – и она улыбнулась победно, словно выкинула главный козырь.
Катя тоже улыбнулась.
— Вообще-то меня обычно называют именно по имени и отчеству, Наташа. Возраст тут ни при чём. Так что Вы тоже можете называть меня Екатерина Николаевна.
— Вы уже давно обманутая жена, как Вы не понимаете? Зачем Вы продолжаете с ним жить? Это так унизительно! Разве не лучше отпустить его, чтобы он был счастлив? Я понимаю, что Вы цепляетесь за него, потому что в Вашем возрасте…
— Вы уже про это мне объяснили, Наташа.
— Не смейте надо мной смеяться! – взвизгнула девушка.
— Что Вы, Наташа, что Вы, — произнесла Катя успокоительно. – Я даже не думала этого делать.
— Вы думаете, что из-за того, что Вы жили с ним семнадцать лет, он всегда будет с Вами, но поймите Вы, что он Вас больше не любит!
— Наташа, как у Вас с учёбой? — вдруг спросила Катя..
— Какое Вам дело?
Катя одну за другой натянула перчатки, перекинула через плечо ремешок сумочки и поднялась. Она смотрела на некрасивую молодую девчонку со странным выражением участия и жалости.
— Наташа, профессора, включая моего мужа, существуют не только для того, чтобы в них влюбляться, тем более такие, которые старше Вас почти втрое. Подумайте об этом. Если Вы это поймёте, то Вас, возможно, тоже когда-нибудь будут называть по имени и отчеству, а не Наташкой.
— Вы… — задохнулась девушка от возмущения, вскакивая. – Вы просто… Вы дрянь!
— И не все старые жёны дряни, Наташа, и не со всеми ними живут только из жалости. До свидания.
Катя повернулась и пошла по аллее обратно, прямая, спокойная, уверенной чёткой походкой. Она с трудом выбрала время, чтобы встретиться с неизвестной девушкой, закидавшей её письмами и непрерывно звонившей, и теперь горько сожалела о потерянном времени.
Молоденькая девочка в красном пальто что-то кричала ей вслед, потом замолчала. У поворота аллеи Катя обернулась и увидела поникшую фигурку на скамейке, нелепую и вульгарную среди тёмной полупрозрачности дождливого дня, как нелепы и вульгарны отпечатки напомаженных губ на белых листах писем. Катя про себя покачала головой, пожалела девочку и тотчас о ней забыла, занятая своими мыслями.
Вечером из машины она позвонила мужу.
— Милый, я еду. Буду минут через десять. Целую.
Въезжая во двор, она сразу заметила высокую широкоплечую фигуру мужа, который встречал её у подъезда. Это была традиция, и она нарушалась только тогда, когда Коля был в заграничных командировках. Тогда он заставлял Катю звонить ему и разговаривать с ним всё время, пока она шла от машины до подъезда, поднималась в лифте, шла по коридору до двери. Так он контролировал её безопасность.
Вечером Катя принесла мужу в кабинет чай, поставила поднос, присела на краешек заваленного бумагами стола. Комната была погружена в полумрак, только настольная лампа в виде головы горгоны Медузы отбрасывала причудливые тени на стеллажи с книгами и делала резче черты профессора, сосредоточенно правящего что-то на экране лэптопа.
— Спасибо, — проговорил муж, рассеянно поглаживая Катю по колену.
— Коля, я старая?
— Что? – спросил, глядя в монитор.
— Все эти штучки… Письма, сердечки – это твоя студентка, Наташа… Не знаю фамилии. В таком ярком красном пальто.
— Откуда ты знаешь?
— Я встречалась с ней сегодня, она очень настаивала.
— Бог ты мой, почему ты мне не сказала? Что за ерунда, Катя?
— Ты пишешь большой труд, я не хотела тебя волновать. Спокойной ночи, милый.
Катя наклонилась, поцеловала мужа в совершенно седой уже к его пятидесяти двум висок.
— Катя, ты поэтому спросила?
— Что?
— Катя, Катя… — проговорил профессор укоризненно и обнял жену. – Катя, Катя, ну как тебе не стыдно?
Он захлопнул крышку лэптопа и встал.
— Пойдём-ка и правда спать, Кать. Теперь конец истории?
— Не думаю, она сильно влюблена.
— Боже ты мой… И что делать?
— Потерпим, что тут поделаешь, со временем ей надоест.
…Наташа пила джин-тоник, контрабандой пронесённый мимо родителей в сумочке, смотрела в окно и улыбалась. В конце концов, главное — развести Николая Владимировича с женой, и тогда всё то, что она сегодня рассказала этой невозможно-невозмутимой женщине, скоро превратится в реальность из страстных девичьих мечтаний. От этих сладких мыслей она долго не могла заснуть.
Наташа в своей маленькой, оклеенной плакатами с Ди Каприо комнате и Катерина Николаевна, пристроившая голову на плечо мужа, одновременно погасили у кроватей ночники. Наташа засыпала в сладких мечтах и уверенности в своей победе. Катя, засыпая, жалела Наташу, а профессор испытывал только привычное, спокойное счастье, обнимая жену и уже забыв всю эту нелепую историю.
Comments are closed, but trackbacks and pingbacks are open.