Каждая из нас в детстве зачитывалась сказкой о Золушке, нашедшей своего Принца. Перенесенная на почву российской действительности она становится красивой, но грустной историей любви крепостной актрисы и сиятельного графа.
Время Екатерины II было эпохой расцвета крепостных театров. Их насчитывалось более двухсот по стране. Европа подобного не видывала никогда. Там актерские труппы, как цыганские таборы, скитались по городам и весям, символизируя собой свободу во всех смыслах: и передвижения, и творчества. На Руси-матушке театр был еще одним проявлением крепостного рабства. У каждого господина была своя причуда: граф Каменский во время домашних спектаклей записывал оговорки актеров, а в антракте великосветские зрители за бокалом бургундского наслаждались воплями «Гамлета», коего барин порол собственноручно. Жили крепостные актеры и музыканты, как правило, в казармах по типу солдатских, впроголодь, в вечном страхе отправиться прямо со сцены на конюшню или в поле, а то и вовсе быть проданными и навеки разлученными с семьей. В «Санкт-Петербургских ведомостях» в разделе объявлений всегда можно было найти актера или «актерку» по сходной цене. А уж если владелец театра слыл любителем женских прелестей, то понятия «труппа» и «гарем» становились синонимами.
Граф Николай Петрович Шереметев — а именно он главный герой нашего сказа о русской Золушке — аскетом тоже не был. Но и самодурством не страдал. Отец его — богатейший помещик России — отправил наследника набираться ума-разума за границу. Николаша старательно посещал самые изысканные аристократические салоны Франции и Голландии, общался с просвещенными умами своей эпохи, собрал и привез на родину библиотеку из шестнадцати тысяч томов, среди которых и вольнодумные авторы попадались — Монтескье, Дидро, Руссо. Но львиная доля книг посвящена была театру и музыке. Вернувшись домой, молодой граф заявил папеньке, что ни военная, ни государственная службы его нисколько не прельщают. А желает он взять под свое крыло домашнюю театральную труппу и удивить светскую публику новыми европейскими веяниями в искусстве. Шереметев-старший был отцом любящим и на все ради чада своего согласным. Приличия ради выхлопотал для сына необременительную должность директора Московского банка, а на деле разрешил заниматься «забавами театральными».
Жемчужина шереметевских самоцветов
Молодой барин, поселившись в подмосковном имении Кусково, превратил обычное для его круга семейное увеселение в настоящее профессиональное занятие. Для нового репертуара, который он привез из Европы, нужны были не холопы, играющие в перерывах между пахотой и сенокосом, а специально обученные актеры. С этой целью он отобрал среди крестьянской детворы самых миловидных и голосистых девчонок. В числе прочих и восьмилетнюю дочку местного кузнеца-горбуна Ковалева — Парашу. Красавицей она и сызмальства не была и потом не станет. Худенькую, невеликого росточка девочку едва не отправили обратно в село. Но как только Параша начала петь, молодой Шереметев пришел в такой восторг, что не только взял ее на полный пансион, но и лично контролировал обучение «сего прекрасного дара» пению, языкам и манерам. Он даже играл ей на клавикордах во время уроков музыки со специально выписанным из-за границы именитым учителем.
Ему не терпелось как можно скорее увидеть свою любимицу на сцене, и потому он, едва Прасковье исполнилось одиннадцать, назначил ее на небольшую роль служанки в популярной опере. Приглашенная из столицы публика особого внимания на очередного милого ребенка на подмостках не обратила, зато сам граф был чрезвычайно доволен дебютом своей воспитанницы. И вскоре поручил ей главную роль в новой постановке. Театральные хроники того времени сообщают, что двенадцатилетняя актриса шереметьевского театра Прасковья Жемчугова справилась с ролью взрослой женщины, влюбленной и страдающей героини, столь потрясающе, что зрители в зале не могли сдержать слез. Юная оперная дива была названа «жемчужиной шереметевских самоцветов». Николай Петрович, будучи натурой утонченной, действительно заменил мужицкие фамилии своих актрис на более благозвучные, по названиям драгоценных камней — Яхонтова, Бирюзова, Жемчугова…
Граф, воодушевленный отзывами знатоков, построил в имении новое здание театра, оборудованное по последнему слову техники. На открытие нового театрального сезона 1787 года пригласил ни много, ни мало — саму государыню Екатерину II. Но главное впечатление на императрицу произвело не современное сценическое оборудование, а вдохновенная игра Жемчуговой. Екатерина даже пожаловала актрисе перстень со своей царственной руки. Николай был горд неимоверно, ведь он справедливо считал Прасковью своим открытием и творением. Ни о какой другой роли в ее жизни, кроме как покровителя юного таланта из народной среды, он не помышлял. Амурных увлечений у графа хватало, ведь он считался самым завидным женихом в столице, а в Кусково его любовницей долгое время была красавица Анна Буянова-Изумрудова, тоже крепостная актриса.
Барышня-крестьянка
В октябре 1788 года умер старый граф Шереметев. Все его несметные богатства и более двухсот тысяч крестьян перешли по наследству Николаю Петровичу. Под впечатлением одновременного горя и радости тот ударился в беспросветное многомесячное пьянство. Театр был заброшен, «актерки» позабыты, крепостная труппа замерла в страхе и тревоге за собственное будущее. И в этой непростой ситуации нашелся только один человек, который смог образумить графа — это была Параша Жемчугова.
Какие именно слова произнесла она своим глубоким, удивительно красивым голосом — доподлинно неведомо, но только тридцатисемилетний граф впервые увидел в ней не гениально одаренного ребенка, а женщину своей жизни. Внезапно эти двое поменялись ролями. Она стала учить его распоряжаться доставшимся ему наследством, а он, глядя на нее по-детски доверчивыми, влюбленными глазами, угождать ей. Вся его бесконечная любовь к искусству переплавилась в глубокое чувство к Жемчуговой, сконцентрировалась на ней.
Здание театра было реконструировано согласно ее вкусу, ее коллегам повышено довольство. Для Прасковьи Ивановны, как теперь уважительно называли дочку кузнеца, построен новый дом. Конечно, тут же поползли слухи. Неожиданная и странная для окружающих страсть Шереметева к «крепостной девке» вызвала недоумение и даже злобу в его кругу. Родные и друзья призывали графа одуматься, жениться и привезти в имение настоящую хозяйку из приличного дворянского семейства. Приезжавшие на спектакли гости издевались над Жемчуговой чуть ли не в лицо. Для Николая и Параши Кусково — место, где они обрели друг друга, «стало злобным».
Весной 1795 года они вместе со всем театральным штатом перебираются в новую усадьбу в Останкине. Здесь Прасковью в качестве крепостной никто не знал. Она блистала на новой сцене как несравненная Жемчугова. Слава о ее голосе прогремела на всю Россию. Однако официально она по-прежнему оставалась лишь наложницей своего господина. Получить вольную в те времена было почти невозможно, да и сам граф до поры не задумывался над этим. В силу своего происхождения и воспитания Шереметев просто не воспринимал положение своей возлюбленной как болезненное для нее. Только когда у Параши обнаружили чахотку, он испугался, что может потерять ее навсегда, и решил узаконить их отношения. На шереметевской сцене не раз шли сентиментальные пьесы, в которых простая крестьянка волшебным образом превращалась в дворянку и тем самым получала возможность воссоединиться со своим возлюбленным благородного происхождения. Да что там сказки заграничные! Про них самих с Парашей в народе уже песню сложили: «Вечор поздно из лесочка я коров домой гнала. Вниз спустилась к ручеечку близ зеленого лужка. Вижу — едет барин с поля…». А заканчивался рассказ, конечно, счастливой свадебкой: «А как в Успенском во соборе в большой колокол звонят. Нашу бедную крестьянку венчать с барином хотят!»
Не хотят, ой не хотят! Но граф не зря смолоду умные книжки читал, нашел-таки выход! За большие деньги нашли в архивах факты о том, что Прасковья Ковалева ведет свой род от древней дворянской польской фамилии Ковалевских, и что будто предок ее Якуб оказался в 1667 году в русском плену, а потомки его нашли пристанище в доме Шереметевых. В результате Параша и вся ее семья получили вольную. А 6 ноября 1801 года граф Николай Петрович Шереметев венчался на Прасковье Ивановне, урожденной Ковалевой. Правда, церемонию провели в тайне великой, дабы лишним злословием не беспокоить невесту, которая к тому времени была тяжело больна. Она никогда уже больше не сможет петь своим ставшим знаменитым на всю Россию сопрано.
3 февраля 1803 года у четы Шереметьевых родился сын Дмитрий. Ребенка тут же унесли от матери, опасаясь, как бы он не заразился туберкулезом. Следующие двадцать дней Прасковья провела в бреду. Она панически боялась, что Митеньку отдадут туда, откуда она сама родом — в голодную беспросветную холопскую. В ночь на 23 февраля Жемчугова скончалась, так и не узнав, что граф сумел вымолить у царя законность прав для их сына. Великой оперной певице не было и тридцати пяти.
Безутешный Шереметев построил в память о покойной в Москве на Сухаревской площади «Странноприимный дом» и отправился на небеса на свидание со своей обожаемой Парашей. В уставе говорилось, что дом должен «давать ночлег бесприютным и бедным невестам приданое». Позднее его попечителем стал известный на всю Россию меценат и благотворитель Дмитрий Николаевич Шереметев. Сейчас в этом здании находится Институт скорой помощи имени Склифосовского.
Comments are closed, but trackbacks and pingbacks are open.