Соня уже много лет жила одна-одинёшенька в старом деревянном доме. Она не помнила своих родителей, её вырастила бабушка, которую девушка и привыкла считать своей семьёй.
Во вторник, вернувшись домой с работы, Соня обнаружила в почтовом ящике конверт, надписанный незнакомым почерком и адресованный ей, Софье Константиновне. Соня с каким-то тревожным недоумением разглядывала конверт и гадала, от кого могло быть это письмо. Обратного адреса не было, штемпель стоял местный. Надорвав конверт и выудив письмо, Соня первым делом посмотрела на подпись: Вильчицкая Агния Всеволодовна. Агния Всеволодовна? Агния? Тётя Агнюша? Неужели та самая Агнюша, бабушкина младшая сестра? Так она до сих пор жива?!
Соня вернулась к началу письма и торопливо стала читать:
«Дорогая Соня, здравствуй! Возможно, ты меня совсем не помнишь, детка. Я Агнюша, сестра Веры, твоей бабушки. Долгое время я жила в другом городе, даже, пожалуй, на другом конце земли, а сейчас дела привели меня на родину. Я бы очень хотела повидаться с тобой, если ты, конечно, согласишься. Пожалуйста, позвони мне. А живу я сейчас на прежней квартире, на Борисоглебской улице. Очень жду тебя, Сонечка. Целую тебя. Агнюша».
Прочитав письмо прямо на пороге квартиры, Соня, не разуваясь, протопала на кухню, взяла в руки большой чайник с холодной кипячёной водой и отпила прямо из носика. Чудны дела твои, Господи!
Соня плохо знала бабушкину сестру и, если честно, не очень-то хорошо и помнила. Её собственные воспоминания об Агнюше тесно переплетались с рассказами бабушки о своей сестре, и сейчас Соня, думая о тёте, не могла чётко разграничить, где заканчивались её впечатления и где начинались бабушкины оценки. Соня привыкла в детстве смотреть на Агнюшу сквозь строгий и достаточно глухой фильтр бабушкиного отношения к сестре. И так получилось, что собственные Сонины мысли не могли просачиваться через этот железобетонный заслон, и загадочная, хрупкая фигурка далёкой тёти Агнюши оставалась закутанной в покрывало воспоминаний только одного человека – Сониной бабушки. Тех обрывков из них, которые Соня старательно выуживала с самого дна своей детской памяти.
Бабушка всегда свысока смотрела на Агнюшу и, говоря о ней, любила вспоминать хрестоматийную, набившую оскомину, басню о стрекозе и муравье. Разумеется, себе она отводила роль трудолюбивого и справедливого муравья, а Агнюше – легкомысленной стрекозы. В детстве Соне очень нравился этот образ – яркого насекомого с плотными ребристыми крылышками и большими глазами, как будто спрятанными за тёмными очками в большой модной оправе. Она привыкла связывать мысли о тёте Агнюше с весной, солнышком, теплом, трескотнёй кузнечиков и пением птиц.
Агнюша носила туфли на высоких каблуках, красила брови и ресницы и даже «делала перманент», о чём гневным шепотом вещала Сонина бабушка. Соня не знала, что такое – делать перманент, и ей казалось, что Агнюша, делая перманент, совершала что-то неприличное и от этого ещё больше заманчивое.
Бабушка никогда не приглашала Агнюшу к ним в гости. Она сама ездила к сестре на Борисоглебскую, иногда она брала с собой и Соню, тогда ещё маленькую девочку. Соня помнила, как ей наливали чай в красивую, почти прозрачную тонкую фарфоровую чашку из парадного немецкого сервиза, как Агнюша смеялась и крутилась перед бабушкой в ослепительно яркой шифоновой юбке с рисунком в павлиньи хвосты, как бабушка осуждающе поджимала нижнюю губу, точно так же, как делала это, когда ругала дома Соню за тройку по природоведению.
Соня забывала и о чашке, которую было велено держать обеими руками, чтобы не разбить, и о разложенном на блюде песочном печенье – павлиньи хвосты на Агнюшиной юбке завораживали и гипнотизировали. Они являли собой полную противоположность бабушкиному чёрному учительскому костюму. Соне казалось, что на свете ничего не могло быть прекрасней этой расцветки, и она недоумевала, почему бабушка не хотела этого понимать.
Обрывки Сониных воспоминаний об Агнюше были праздничные и яркие, как диснеевские мультики. Но ничего конкретного о ней Соня вспомнить не могла. Вся информация была мизерна и насквозь субъективна: от бабушкиного осуждения Агнюшиного перманента до собственных детских воспоминаний о павлиньих перьях на подоле шифоновой юбки.
Что же тогда случилось? Почему бабушка прекратила общаться с сестрой и на Сонины детские расспросы отвечала таким многозначительным и тяжёлым молчанием, что девочка подумала, что тётя Агнюша, скорее всего, умерла.
Соня набрала указанный в письме телефонный номер. Трубку долго не брали, и Соня, нервничая, сама не понимая почему, вдруг подумала, что, слава Богу, дома у тёти Агнюши никого нет и что ей можно с сознанием выполненного долга перенести разговор с Агнюшей на завтра, чтобы не торопясь привести все свои мысли и воспоминания в порядок. Как только Соня так решила и сразу успокоилась, на том конце провода вдруг бодро отозвались молодым и каким-то сочным голосом:
— Аллоу?
— Добрый вечер, будьте добры Агнию Всеволодовну.
— Соня? – радостно ахнула трубка.
— Да, это Соня, её племянница. — «Здравствуйте, я ваша тётя», — захихикало у Сони в голове, как всегда в самый неподходящий момент.
— Сонечка, это я, Агнюша, слушаю тебя, детка! – оказалось, этот молодой голос и принадлежал Сониной тёте Агнюше.
— Здравствуйте, тётя Агнюша, я получила ваше письмо и вот звоню вам, как вы просили, — фраза вышла несуразно-казённая, и Соня ещё больше разволновалась. Она не знала, что сказать тётке, которую не видела целую вечность и давно считала умершей. «Как я рада, что вы живы!» — смешнее не придумать.
— Сонечка, я понимаю, что моё письмо для тебя очень неожиданно. Я бы хотела встретиться с тобой. Приезжай в субботу ко мне, хорошо? Не бойся, старая карга на правах близкой родственницы не станет зудеть, жаловаться на проклятый позвоночник и учить тебя жизни. Я хочу сделать тебе сюрприз, детка. И не переживай: сюрприз будет приятный. Жду тебя, Сонечка. До встречи!
— До свидания, тётя Агнюша, — Соня повесила трубку и задумалась. Ей вдруг очень захотелось встретиться с Агнюшей, познакомиться с ней по-настоящему, по-взрослому, снова соприкоснувшись с той сумасшедшей радостной атмосферой, которая всегда её окружала. Соня понимала, что никогда не знала этой женщины, но она очень дорожила своими мимолётными всполохами детских воспоминаний о ней – короткими яркими эпизодами, чудом просочившимися сквозь бабушкины барьеры и запреты.
В субботу, собираясь к Агнюше, Соня волновалась так, будто ехала в институт сдавать экзамен по общей теории статистики. Она очень боялась не узнать Агнюшу и этим её обидеть. Потом здравый смысл подсказал Соне, что в Агнюшиной квартире, вероятно, будет только одна старушка и Соне не придётся угадывать свою тётку и выбирать её из десятка чужих бабулек.
Соня не сразу узнала Агнюшин дом и, пожалуй, не смогла бы найти его, если бы не знала точного адреса. Трёхэтажный жёлтый дом сталинской постройки глядел на Соню узкими высокими окнами, как бойницами средневекового замка. Тугая пружина на входной двери скрипела ворчливо и неприветливо, и Соня, перешагнув порог показавшегося ей таким негостеприимным дома, почувствовала себя зайцем, угодившим в капкан.
Продолжение следует…
Comments are closed, but trackbacks and pingbacks are open.